Утром 25 декабря министр-председатель Временного правительства Александр Керенский сел в большой Pierce-Arrow и выехал из Петрограда. Отправлялся он навстречу войскам, которые шли в Петроград в помощь Временному правительству, но это больше напоминало бегство. За «Пирсом» ехал Renault, одолженный у посольства США. Американский флажок, прикрепленный к лобовому стеклу, в дороге отвязался, и один из пассажиров спрятал его в карман.
Спустя два дня лимузин Turcat-Mery, который часто возил министра-председателя по городу, ждал у главного входа Смольного другого пассажира — неприметного человека в шапке ушанке и пальто с каракулевым воротником. Товарища Ленина. В декабре машину похитят прямо со двора Смольного и личному шоферу вождя Степану Гилю придется разыскивать ее по всему городу. Позже выяснится, что экспроприаторы оказались пожарниками. Они не собирались тушить революционный пожар, а просто решили перекрасить и перегнать автомобиль в Финляндию для продажи.
Автомобильный историк Иван Баранцев рассказывает, что до 1917 г. число автомобилей в России считали только один раз — это было связано с выработкой закона о военно-автомобильной повинности. По ходатайству Военного министерства в 1910 г. дорожный отдел МВД с помощью полицейских управлений на местах устроил подсчет в 85 губерниях и областях Российской империи. В итоге оказалось, что в стране 3 477 автомобилей и 1 173 мотоцикла. Больше всего были моторизованы города: в них числилось 2 218 автомобилей и 463 мотоцикла, остальное — в уездах.
В Батумской, Камчатской и Семиреченской областях, а также в Елизаветпольской губернии автомобилей и мотоциклов не было вообще. Кроме того, не пришло данных по Сахалинской и Якутской областям. В Петербурге в 1910 г. насчитывалось 1 082 автомобиля, в Москве — 525.
В дальнейшем статистика публиковалась в различных изданиях, но содержала данные только по крупным городам. Так, к 1913 г. в Петербурге число зарегистрированных автомобилей возросло до 2 036, а в Москве — до 1 283. В Одессе в том году было 313 машин, а в Киеве — 328.
«Авиатор» не есть живое существо, а костюм для авиации, сделанный из грубой парусины, представлял как бы шкуру, содранную с допотопного человека. В одном куске скомбинированы штаны и куртка, и все застегивается на животе наглухо кнопками — ни ветер, ни дождь не проникают внутрь. Этот патентованный костюм скрывал Энгеля полностью, кроме плешивой головы, на которую одевались особые приспособления: он был грязен до того, что цвет и возраст являлись совершенно загадочными.
«Баран» — назывался тулупчик из кожи, когда-то черной, подбитый грязно-бурой бараньей шкурой, он превращал Энгеля в шар на ножках. При приближении к тропикам предполагалось его снять.
Наконец, «параплюй» — сокращение и русификация слова parapluie du chauffeur, каковой представляет из себя прорезиненный длинный балахон с каучуковой кокеткой, плотно охватывающей шею, — в таком костюме промокнуть нельзя. «Параплюй» закрывал все прочее великолепие Энгеля, и, к сожалению, сам был не только грязен, но и продран во многих местах. Особенно большая дыра образовалась около талии и, несмотря на все предосторожности владельца, ежедневно увеличивалась.
На голову великого туриста были напялены последовательно два шлема: кожаный, может быть, коричневого цвета (ручаться не буду) и какой-то фетровый, который не должен был промокать. Принаряженный таким образом путешественник садился за руль и бесследно исчезал. Постороннему наблюдателю были видны только его огромные очки со специальным приспособлением для закрытия носа. Если погода была холодная, то Энгель дополнял свой наряд вязаным шарфом таких размеров, что для скромной семьи он мог бы служить неплохим одеялом.
Евгений Кузьмин, «По Африке на автомобиле»
